05.10.2009

Интервью: ПАРК ГОРЬКОГО (GORKY PARK). «Мы прошли через все: наркотики, глупости… чего только не было»

(Алексей Белов, написано для журнала «1ROCK», лето 2009)

Весть о возвращении воссоединенного «Парка Горького» на большую сцену стала не только подарком для ностальгирующих поклонников легендарной команды, но и темой многочисленных обсуждений, слухов и прочих спекуляций на музыкальных форумах Рунета.
Посмотрев выступление группы на открытии фестиваля «Евровидение-2009», мы связались с гитаристом Алексеем Беловым.

Насколько серьезно ваше желание вернуть «Парк Горького» к жизни? В каком состоянии находится группа на сегодняшний день?

Все довольно серьезно. В настоящий момент мы готовимся к большому туру — ведутся переговоры с продакшн-компаниями, которые будут его обслуживать. Мы уже получили предварительные эскизы, связанные со сценографией, светом, экранами и прочими сопутствующими элементами. В последние годы мы играли таким… альтернативным составом, это был не «Парк Горького», а группа из музыкантов «Парка Горького» (в частности, с конца 90-х и до середины нулевых Алексей Белов, второй гитарист Ян Яненков плюс сессионщики выступали со старым репертуаром под названием «Парк Белова» — прим. авт.). Это был камерный состав, который мог без труда вписаться везде — от клуба до большого фестиваля. А «Парк Горького» в полноценном виде — это группа для Дворцов спорта и стадионов. Так что мы рассчитываем на масштабное возвращение, которое начнется с этого реюнион-тура. Для него мы планируем записать несколько новых треков. А что потом, посмотрим… Предложений очень много, ажиотаж грандиозный, но пока эта махина не двинулась с места, говорить о долгосрочных перспективах, думаю, рановато.

Кто проявил инициативу воссоединиться?

Мы давно хотели собраться вместе, но не было… предлога, что ли. Каждый занимался своими делами. А в прошлом году «Авторадио» обратилось с интересным предложением — выступить на своем фестивале, посвященном 15-летнему юбилею. Именно тогда был сделан первый важный шаг: мы выступили на Красной площади, сыграли сет из пяти песен. Это всех крайне воодушевило! Организаторы мероприятия, подводя итоги, сказали: «Сегодня было много хороших артистов, но их выступления — это как волны на море. А тут пришло цунами…» К сожалению, телевизионная версия концерта не в состоянии передать эту мощь… Но ясно стало одно: многие люди хотят увидеть, ощутить эту силу в расширенном варианте. И мы решили попробовать.

Новые песни, о которых вы упоминали, уже готовы?

Да, по большей части. У меня, в общем-то, всегда был большой запас материала — и в этом запасе есть несколько вещей, которые идеально вписываются в сегодняшнюю ситуацию.

Достаточно хитовые для уверенного броска?..

Это уже вскрытие покажет. (Улыбается.) Конечно, когда мы писали свои альбомы, примерно представляли себе, какие песни станут хитами, но случались и сюрпризы. Иногда «выстреливали» совершенно неожиданные вещи. Вот, скажем, баллада «Two Candles» («Две свечи»). Мы не собирались делать из нее что-либо особенное: клипов не снимали, особенно не продвигали, не играли. Но она стала большим хитом. А бывало и наоборот: мы много работали над предполагаемым бестселлером, снимали видео — ан нет, не прокатывало.

Сегодня ставка будет делаться только на российскую публику, или планируете какую-то зарубежную кампанию?

А… не знаю, это не так важно. Для начала, думаю, сделаем несколько треков на русском языке — и параллельно подготовим их английские версии. Но это не главное. К счастью, группа достигла такой стадии, когда успех выступлений не зависит от выпусков новых альбомов, синглов, ротаций и так далее: захотелось сделать шоу — мы его и сделаем. Конечно, топтаться на одном месте скучно, мы будем записывать новые вещи, но такое понятие, как «массированный коммерческий удар», нас давно не волнует. Слава Богу, нет нужды об этом думать. У нас есть несколько личных профессиональных студий, собственный продакшн — группа совершенно автономна. Поэтому мы просто будем записывать новые вещи на двух языках — и не исключено, что основным средством их продвижения станет Интернет, ведь будущее принадлежит именно ему. Все, что происходит в шоу-бизнесе вне Сети, с каждым годом мне нравится меньше и меньше.

Злые языки уже начинают говорить, мол, группа собралась накосить бабла на ностальгическом поле: устроить чес по городам и весям, а потом благополучно развалиться…

Говорить можно что угодно — тут от нас ничего не зависит. Не могу сказать, что коммерческий интерес отсутствует — нет, он тоже играет определенную роль, но во всем этом для нас есть и нечто большее. Мы хотим устроить классный реюнион-тур, призванный сгенерировать определенный интерес. Хотим снять качественное концертное видео. И думаю, это станет хорошим плацдармом для движения дальше…

Кто будет выступать в роли вокалиста — Носков или Маршалл?

Я думаю, основным вокалистом будет Александр Маршалл, а в гала-концертах, в крупнейших мероприятиях будет принимать участие и Коля Носков.

К выступлению на фестивале «Авторадио-15», речь о котором шла выше, готовились оба певца, однако Носков не появился. После этого в прессе муссировались слухи о его ссоре с Маршаллом.

Ерунда. Николай должен был выступать вместе с нами, но за несколько дней до фестиваля ему сделали операцию — вырезали аппендицит. И он не смог приехать. Наша медицина убеждала, что через три дня он будет прыгать и скакать. А он свалился на полтора месяца.

Кто теперь будет писать тексты песен?

Тот, у кого это будет получаться. Что-то, к примеру, получается у меня — бывает, что текст рождается легко и быстро, сам собой. Или будем приглашать прогрессивных авторов, поэтов — тех, кто сумеет прочувствовать нашу музыку.

И тут сразу возникает вопрос о двуязычии. Одно дело — сочинить песню на английском, который гармонично ложится на рок-музыку, и другое — адаптировать это к русскому языку, который для нее «не предназначен». При этом надо сохранить красоту слога, ритмику и смысл. Сложно, должно быть…

Да, с русским языком гораздо труднее. Тем более, что с годами круг наших интересов стал гораздо уже, мы не можем позволить себе петь о чем попало. Это тоже усложняет задачу — но, с другой стороны, делает процесс более плодотворным. Если говорить о русской аудитории, то у нас всегда был огромный пробел в плане понимания слова. У «Парка Горького» были песни с очень глубоким смыслом, но их никто не понимал. Для человека, который вырос в этой стране, важно мгновенное восприятие смысла песни, соединение слова и звука. И чем талантливее оно реализовано, тем сильнее действует на слушателя. Если же воспринимается что-то одно — скажем, только музыка — возникает такой пробел. И мы будем это исправлять. В нашей стране масса артистов, играющих просто и невыразительно, но обогащающих свою немузыкальность прекрасной, сильной лирикой. И народ это воспринимает, любит. А что, если такие же замечательные тексты положить на качественную, мощную музыку? Будет просто бомба! И мы собираемся двигаться именно в этом направлении.

Есть ли, на ваш взгляд, в России те, кто близок к достижению этой цели — гармоничному сочетанию слова и звука?

Ммм… могу назвать только отдельные песни, не все творчество. Скажем, фрагментарно мне нравятся работы Amatory.

В какой момент пришло осознание того, что вы не можете петь о чем угодно? И почему?

Потому что появилось чувство ответственности. И перед собой, и перед Богом. Причем произошло это давно, после выпуска нашего первого альбома (Gorky Park, 1989 — прим. авт.). Тогда начали приходить тысячи писем в наш адрес… мы их не читали, читали девушки, которых нанял менеджмент. Мы бы с таким количеством не справились. В общем, они читали эти письма, огромное количество, и некоторые из них откладывали в сторону. Множество посланий касались одной песни — «Try To Find Me», и люди писали буквально следующее: «Спасибо вам за эту вещь! Она помогла мне не покончить жизнь самоубийством». Тогда я впервые задумался: надо же, как бывает. А после этого у меня случился отрицательный опыт уже личного характера. Жизненные обстоятельства сложились не лучшим образом: разрыв отношений и прочее… И я написал не очень добрую песню. Записал эту вещь, сделал демо — и буквально почувствовал, как что-то черное проникает в мою душу, в мое сердце. Как кинжал. В жизни все сразу стало рушиться… напрочь! И я понял, что в этом направлении двигаться ни в коем случае нельзя. Хотя многие артисты именно в таком окружении и живут, это и есть их духовная пища. А я подобный опыт поимел и понял: это просто смерть. Хорошо еще, песня не пошла дальше — ни на радио, ни на пластинку, никуда.

Любопытно, что несколько месяцев назад примерно то же мне говорил Валерий Кипелов — мол, не хочу петь песни о темной стороне, так как «чернуха» противоречит личным моральным и религиозным убеждениям…

Да, я его прекрасно понимаю! Все правильно.

А слушая песни западных команд, стараетесь понять, о чем они?

Обязательно, конечно. И я нахожу удивительные вещи. Например, мне всегда нравились Linkin Park — как музыка, так и тексты. Все просто, но красиво. У Coldplay есть замечательная лирика. Да, в общем-то, много хороших… Но случались и разочарования. Вот, к примеру, в свое время «выстрелила», стала пользоваться сумасшедшим успехом группа A Perfect Circle. Я послушал — понравилось, но при этом что-то настораживало. Посмотрел тексты — и понял, что не зря. У них такой… конкретный демонизм во всем. Просто страшно, что творится.

И после этого команда резко разонравилась?

Как правильно заметил Кипелов, нельзя петь о темной стороне. Но и слушать тоже — ведь слушая музыку, впитывая слова, ты тоже соучаствуешь. А мне это не надо. Понимаете, когда человек получает духовный опыт, соприкасается с духовной жизнью, появляются совсем другие оценки и критерии. Меняется не только взгляд на творчество, но и отношение к окружающему миру в целом. Поэтому я могу только пожалеть этих музыкантов — за духовную слепоту. Они не видят, что делают, не замечают, что творят их деструктивные тексты, попадая в сердца слушателей.

Довольно субъективная оценка.

Нет, это как раз не субъективно! Это оценка человека, который похоронил огромное количество людей. У меня на руках умирали люди, и я видел, как они переходили в мир иной — а также куда они переходили. Понимаете? Одни направлялись в одну сторону, другие — в другую. Я считаю, искусство обязывает (недаром это слово происходит от «искушения»). Человек в ответе за то, что он делает. И если какой-нибудь слесарь своею работой может навредить одному дому, то музыкант своим словом может навредить миллионам. Бывает, что человек беспечно относится к своему творчеству, не задумывается — и тут раз! — заболевает раком. А потом раскаивается, понимает, что двигался в неверном направлении, не о том пел — а ведь поздно… Хотя с покаянием может и выздороветь.

Но болеют и праведники…

Конечно. Скажем, Иоанн Кронштадтский (1829 -1908, священник РПЦ, протоиерей, настоятель Андреевского собора в Кронштадте; проповедник, духовный писатель — прим. авт.) болел раком — а он просто святой был. А Паисий Святогорец (1924 — 1994, Блаженный Старец, один из самых уважаемых святых греческого народа XX века, известный духовными наставлениями и подвижнической жизнью — прим. авт.) вымолил себе рак. Он не болел, но вымолил, и Господь даровал ему рак. Потому что если ты безропотно, по своей воле принимаешь страдания, тебе дается великий мученический венец. Но это другое. Я же говорил о том, что иногда эта болезнь насылается как вразумление.

Церковь не лучшим образом относится к рок-музыке — священники столетиями искали в ней «дьявольские созвучия»…

Знаете, когда я пришел в храм, я… В общем, это было не просто так. Я тогда наломал много дров, переломал много собственных костей. И когда пришел к вере, сразу возник вопрос: тем ли я вообще занимаюсь? Подспудно я чувствовал, что однозначного ответа нет. Что можно сделать это и благим делом, и наоборот. Начал читать разные книжки, в том числе церковные, и тоже не нашел ничего определенного: одни писали, что музыка — это здорово, другие говорили, что все это — страшный сатанизм, и так далее. И я понял, что был прав. Все зависит от того, что ты вкладываешь в свое искусство. Что это как топор: им можно и дом построить, и голову проломить.

Остальные участники группы разделяют ваши взгляды?

Конечно.

Хорошо, вернемся в прошлое — в жизнь «того» Gorky Park. Какой момент вашей карьеры запомнился как самый яркий?

Ой, трудно сказать. Столько всего было… (Пауза.) Ну вот сейчас вспомнилось почему-то: когда в Штатах вышел наш первый сингл, мы жили в кондоминиуме… трехэтажном, что ли. В общем, все были разбросаны по этажам. Каждый занимался своими делами — и тут кто-то закричал: «Смотрите, нас показывают по телевизору!» Все сбежались, воодушевленные: попали на MTV, здорово. Посмотрели, разошлись. Через сорок минут следующий вопль: «Нас опять показывают!» Снова собрались, посмотрели. Через сорок минут — та же история. И в течение дня мы так подбегали к телевизору раз восемь или десять… а потом просто перестали обращать внимание. Конечно, я сейчас понимаю, насколько все это было круто — и тогда понимал. Но в то же время довольно быстро все это стало обыкновенным. Поэтому когда меня спрашивают о каких-то достижениях, желаниях, отвечаю, что все материальное (успех ведь тоже очень материален) быстро теряет свою привлекательность, превращается в абсолютно обыденную вещь. Шикарный автомобиль, о котором мечтал всю жизнь, через некоторое время становится привычкой, как тапочки у порога. Горячая ротация по MTV, третье место в чартах — тоже. Круто, да, но восторг быстро проходит.

То есть вы не жалеете, что этот громкий период закончился, что вернулись в Россию?

Нет, конечно, я этому рад. Карьера… что ж. У нас были свои взлеты и падения, все было интересно, но в итоге закончилось рутиной. Мы словно очутились в конце того дня, о котором я рассказывал: группу сутками крутят по телевизору, а нам безразлично. Все преходяще. А вот где жить — не безразлично. Я хочу жить здесь. Когда я столкнулся с аспектом духовной жизни (именно здесь, в России), Америка — большая страна, в которой многое проще и удобнее — для меня сразу сузилась, уменьшилась до незначительности. В России есть поле для деятельности души и сердца. В самом ее существовании заложен огромный смысл, это великая страна — несмотря на все атавизмы.

Однако когда вы представляли русский народ за океаном, группа Gorky Park была далека от высокодуховных образов — напротив, выражала себя довольно попсово: серп-молот, советские и американские флаги, шаровары, косоворотки, балалайки…

Да-да, именно так. На тот момент у нас были другие задачи. Да и мы были совсем юны… Это я сейчас говорю с высоты житейского, музыкального и духовного опыта. А в те годы все происходило иначе — сплошная эйфория!.. Хотя с точки зрения творчества мы не делали ничего такого, чего можно стыдиться. У группы была масса песен с глубоким смыслом: «Sometimes At Night», «Child Of The Wind», «Try To Find Me» — и они пользовались успехом. А вот, скажем, написанная Бон Джови «Peace In Our Time» не пошла, не понравилась даже американцам. Они почувствовали: что-то не то. Потом мы сами это поняли — и перестали ее играть. В общем, уже тогда мы старались делать осмысленные вещи (например, выбросили из демо-ленты песни, в которых было много секса), хотя, повторюсь, были совсем молоды. К тому же, мы приехали не из сегодняшней России, а из Советского Союза, где нас запрещали и арестовывали, — так что отношение к родной стране было совсем другое. И жили мы совсем иначе: веселье, эйфория, рок-н-ролл. Духовное осмысление пришло гораздо позже — более десяти лет спустя. Это случилось во время российских гастролей… во всяком случае, для меня. Тогда я впервые пришел в храм, впервые исповедался. Дело в том, что… Знаете, мне в какой-то момент все стало неинтересно. Я понял, что не хватает самого главного, что вокруг пустое, что все бессмысленно крутится, повторяется и повторяется. Записи, стадионы, зрители… все приелось. Мы ведь прошли через все: наркотики, глупости всякие… чего только не было… С духовной точки зрения опустились на самое дно. И надо было спуститься в Ад, чтобы понять, что делать дальше, как стать лучше.