Концерт MONO в Минске. Молчащие в «Репаблике»

За концерт японцы MONO не сказали ни слова — ни приветствия, ни прощания, ни хоть чего-либо. Вообще. Абсолютно молча. Видно, этот неземной коллектив настолько сжился с ролью ретрансляторов — звуков ли, эмоций, настроений, магии — что вербализировать свое творчество не считает необходимостью: слышащий, мол, да услышит. А впечатлительный — прочувствует. Вам знакомо ощущение озноба, frisson, пробирающее порою под звуки музыки? В этот вечер это блаженное чувство не уходило из зала. Невыразимо. Чувственно. Волшебно.

Helen Money

Концерт начался с опозданием: еще днем в Сети появилась фотография из заснеженного Тересполя, а потом предупреждение, что по техническим причинам старт шоу сдвинется на час-полтора. По факту в зал публика попала лишь без пятнадцати девять — в коридорчике возле раздевалок толпилось на удивление внушительное количество народа. Некоторые ждали этого момента десять лет. В прохладном воздухе «репабликовского» закулисья клубилось нетерпеливое предвкушение.

В качестве разогрева (впрочем, кого способны согреть парализующие дроуны?) с небольшим перфомансом выступила американка Alison Chesley, известная под псевдонимом Helen Money. Виолончелистка с классическим образованием, эта женщина обратила свой величественный инструмент в нечто брутальное, токсичное и апокалиптически безрадостное. Дисторшн, дроун, дум, нойз, нотка «неврозиса», капля фоновой забойной истерии (бэкграунд ее низкочастотного виолончельного насилия немного напомнил VOIVOD) — и одинокая стройная фигурка в розоватых вспышках прожекторов.

MONO

А затем появились MONO. Субтильная четверка в черном — маленькие, собранные, аккуратные. Гитаристы Takaakira «Taka» Goto и Yoda, бас-гитаристка/клавишница Tamaki и драммер Yasunori Takada. И, безо всяких пауз, раскланиваний, вступлений, — «Recoil, Ignite», тема, которая, согласно одному из последних интервью с Taka, в наибольшей мере отражает сегодняшний творческий образ MONO. Описать его? Да нет таких эпитетов. Музыка группы — идеально, кстати, исполненная вживую, во всей драматичной многогранности и живописности аранжировок — это не здесь, не сейчас, не отсюда. За гранью восторженного мандража; в расширенных блестящих зрачках — когда ты замер, растворился, рассеялся, отпустил душу. Делайте с ней что хотите. Но дайте еще. «Burial At Sea». «Kanata». Оцепеневший танцпол рукоплескал в полном ступоре.

А японцы не просто играли: будто токи разных частот (от щемящей проникновенности — сквозь ледяной гитарный полюс — к обжигающему взрывному апофеозу) они пропускали эту музыку через себя, сквозь пальцы и вены — то замирая, то падая на сцену в нечеловеческих конвульсиях. Очень экспрессивно. Очень убедительно. Очень… необычно.

«Мне кажется, подсознательно мы вплетаем в свои композиции японские мотивы, — говорил в свое время Takaakira, — но музыка существует вне культурных дефиниций. Поэтому мы легко перемещаемся с континента на континент и не чувствуем каких-либо границ между собой и аудиторией. Мы говорим на языке универсальном. Мы все в одной комнате, связанные энергией песни, тем источником, что способен утолить жажду любого человека».

Минск был взят. Без единого слова.

(с) галереи Siarhei «petrowitch» Hahulin.